Вечер с Региной, G, стеб, кровь и песок.

[prend]

Снова наткнулась на свои старые-старые (месяцев им 6-10) записки на тему "Персонаж у меня дома". Это было такое дураковаляние, но дураковаляние приятное, надо признать. Все равно ведь всегда любопытно встретить персонажа в живую - точнее, об этом помечтать. И вот так я выразила свое видение сей сцены - в нескольких частях. Без излишнего пафоса и стройных словечек, прибавив сленг, разговорную речь и свои бытовые реалии.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Часть первая

- Разве я плохая мама? Разве я плохо о нем заботилась? – в слезах вопрошает она, и я стремительно качаю головой.

Идея с вином оказалась не сильно удачной. Вместо откровенного разговора я получила поток рыданий. И как я могла забыть, что пьяная Регина – это плачущая Регина?
На нее было жалко смотреть, и я боролась с двумя желаниями: первым желанием был порыв сгрести ее в охапку и отправить в ванную, чтобы отрезвить холодной водой, вторым – опять же сгрести в охапку и не отпускать, а няшить и комфортить. В принципе, можно было бы сделать и то, и другое, да только я боялась, что за столь фривольное обращение с бывшей королевой меня ждет нечто посильнее оплеухи. В таком состоянии она запросто может все неправильно понять и начнет кидаться посудой. Слава богу, я успела отобрать у нее свою титульную кружку, в которую по глупости сначала налила ей вино. И без того шаткое психическое состояние Регины не выдержало стихотворения про Белоснежку. Спасибо за реакцию, я отделалась лишь кроваво-красным пятном на футболке, - мелочь, в сравнении с убойной силой керамики.

Вторым промахом я по праву считаю заданный по неосторожности вопрос: «А как там Генри?». Спросила я исключительно из вежливости, ибо состояние мелкого гаденыша волновало меня чуть более чем никак. Он не вызывал у меня ни единой эмоции, кроме как желания надрать уши и выпороть его ремнем, - пусть это и не педагогично.

В любом случае ответом мне послужили тут же заблестевшие от слез глаза, задавшие тон разворачиваемой беседе.

Самое опасное – в своем нынешнем состоянии, мадам мэр вполне могла перейти от стадии душераздирающих рыданий к стадии сердцевыдераемой агрессии. Ее уже штормило, как в психическом, так и физическом смысле. Даже сидя на моем прелестном пушистом ковре, упираясь спиной в огромную диванную подушку, она умудрялась покачиваться из стороны в сторону, словно пыталась впасть в нирвану. У меня, сидевшей напротив, даже слегка закружилась голова. Поэтому я часто переводила взгляд на вытянутые стройные ноги, с правой стороны от себя. Уверяю, меня в них интересовали удивительно тонкие по строению икроножные мышцы, - и ничего более.

Регина себе не изменяла – даже в столь расслабленной атмосфере она была одета в строгий костюм пиджак-юбка, наотрез отказавшись от легкомысленных шортиков и свободной футболки. Как я умудрилась заставить ее оставить туфли у порога – не знаю, это просто чудо, ей-богу. Правда из-за этого я уже последние пять минут стараюсь удержаться и не пощекотать ей пятки – быть может, хоть это ее развеселит.

Искренне надеюсь, что хорошая Регина – это не мертвая Регина.

Еще я мысленно молюсь за ковер – пятна от вина не благоприятно скажутся на его привлекательности. К счастью, инцидент с кружкой произошел на кухне, где красный – основополагающий цвет всей гарнитуры. Оттуда мы плавно перебрались ко мне в комнату – главным образом потому, что я опасалась, как бы горестные рыдания не услышали соседи за стеной, иначе про меня начнут травить очередные байки. Кроме того, вид тетки, гуляющей по балкону в одном нижнем белье – последнее, что нужно Регине в ее плачевном состоянии. Боюсь, тираду о надлежащем виде и поведении не выдержу не только я, но и соседка. Это еще кто кого из них переговорит… опять же, зная темперамент Регины, в ход могла бы пойти посуда, а со стороны балкона – сушеная вобла и банки.

В общем, нет. Моя комната – идеальный выбор: и тихо, и никто не трогает. Атмосферка что надо: над нами горят фосфорические звезды, под нами - мягкий ворс ковра, в руках по бокалу вина. Точнее, бокал только у Регины, так как кто-то же должен оставаться вменяемым и трезвым. Все, что от меня требуется – это слушать, соглашаться и поддерживать уровень алкоголя в ее крови и бокале: как истинная леди, Регина не могла позволить обновлять вино самостоятельно. Поскольку подобные условности трогали меня мало, я не сопротивлялась.

За этими размышлениями я и не заметила, как прекратились все всхлипы и сдавленные рыдания. Меня-то из мыслей вырвало лишь нетерпеливое постукивание по руке: Регина протягивала пустой бокал.

- Может, хватит? – осторожно спрашиваю я, но, тем не менее, тянусь за бутылкой.

Свет от фонарей, исходящий от неплотно зашторенного окна, падает на ее лицо, выхватывая блестящие от слез щеки и упрямый взор. Регина хмурится и качает головой. Из-за неровного освещения, шрам на ее губе резко выделяется на коже. Я давно хочу спросить ее о нем, но так и не решаюсь. Почему-то кажется, что за этим сокрыта темная история из прошлого. В голову настойчиво лезут мысли о жестоком обращении матери, все-таки Кора – звезда хардкора, но я стараюсь об этом не думать.

Несколько минут мы сидим в тишине, прерываемой лишь тихим плесканием новой порции вина в бокале и шумом со стороны улицы.

- А ведь все из-за этой женщины, этой Эммы Свон, - неожиданно начинает Регина, сделав очередной глоток. Она прямо-таки не сказала, а выплюнула это имя, как нечто неприятное. – И что в ней все нашли? Посредственная блондинка, ничего выдающегося. Тоже мне, спасительница! – фыркает она, и сквозь бормотание я успеваю уловить слово «разлучница». Думаю, это дань Грэму. Про него и его отношения с Региной мне также интересно услышать, но я опять же не решаюсь. Момент не кажется подходящим.

- А ведь главное, все эти десять лет с ним была я, пока она ходила по клубам и иным подозрительным заведениям в своей отвратительной красной куртке. А ее побитая груда металлолома, именуемая машиной? Достойная дочь своих Прекрасных родителей.

Ну вот, пьяная злость. Отличный вечер, Элика!

- Какая из нее может получиться мать, когда она еще сама не выросла? Грубая, незрелая…

Замечательно. Просто как начало очередного фика по СвонКвину. Интересно, а если мне завести на эту тему разговор? И как быстро она меня убьет?

Земля на улице мерзлая, так что труп не закопаешь. Впрочем, она вполне может выкинуть меня из окна. Правда, для этого нужна сноровка. Ведь в этом деле есть три стадии мастерства – выбрасывание елок, мебели и людей. И если судить по флешбекам, Злая Королева в этом знает толк. Вряд ли она, конечно, выкидывала елки, но бросаться людьми уж точно умеет.

- Ты к ней что-то чувствуешь? – не удержавшись, брякаю я, словно подталкиваемая моим собственным демоном Тузки.

Как бы то ни было, никакой бурной реакции не последовало. Возможно потому, что до Регины не дошла вся суть вопроса.

- Раздражение. Каждый раз, как вижу ее с Генри, так и пальцы сжимаются, - напряженно говорит она, и как всегда ее голос предательски дрогнул при упоминании имени сына.

Казалось бы, пора бы прекратить этот никуда, кроме слез, не ведущий разговор и перейти к другой теме, но Тузки явно возжелал моей смерти.

- Я в другом смысле, - упорно, а точнее упорото, продолжаю гнуть свою линию. Извращенный мазохист во мне просто ликовал.

- Не поняла, - холодно произносит она, посмотрев на меня поверх бокала, и от этого взгляда я на секунду потупила взор. Вот что значит запись «королева» в трудовой книжке! Сразу видно, профессионал.

- Ну, ты часто о ней говоришь… - наводяще начинаю я, внутренне надеясь, что напрямую сказать «а ты случайно не влюблена в Эмму Свон» мне не придется.

- И? – нетерпеливо обрывает она меня.

- Обычно, это значит, что человек тебе… ты поняла, - беспомощно замолкаю я.

- Нет.

Регина начинает злиться. Я знаю, она не терпит, когда вместо прямого ответа ей начинают что-то мямлить. Глубоко вздохнув и кинув на дверь оценивающий взгляд – далеко ли добежать до ванны, чтобы там спастись от надвигающегося взрыва, я выпаливаю:

- Тыненрокомневлюбленавэммусвон? – на одном дыхании произношу я, и тут же себя одергиваю, видя ее непонимающий взгляд. Так, а теперь с Гриффиндорского на человеческий.

Неловкий момент.

Регину вроде как раздражает мое жалкое блеянье, но она все равно выжидающе на меня смотрит.

Я не готова совершать акт самосожжения в ее глазах снова, поэтому формулировку пришлось изменить. Спасибо юридической литературе и курсовым, - я умею говорить одно и тоже разными словами.

- Она тебе нравится? – борюсь с желанием зажмурить глаза и даже у себя выигрываю. Отвоеванный взор упирается в очередные полосатые носочки.

- В каком это смысле? – подозрительно щуриться она, ее порочные губы – одна жесткая линия. О, нет, просто кожей чувствую исходящую от нее энергию. Кажется, она начинает понимать, куда я клоню.

- В плохом. В смысле, в хорошем. То есть… - Черт, да как же на этот вопрос ответить-то?

Мне надоело мучить ее, Тузки надоело мучить меня, а ей надоело в принципе.

На помощь снова пришла юриспруденция.

- Ты случайно не хотела бы совершить действия сексуального характера по отношению к гражданке Свон?

Регина едва вином не поперхнулась. Я рванулась было вперед, чтобы помочь ей, но она взмахом руки показала, чтобы я сидела на месте.

Зачем я вообще начала этот разговор? Я ж к СвонКвину даже серьезно не отношусь. Да, я читаю его. Но лишь потому что там есть Регина. Ее титул в шапке пейринга словно нашептывает: читай… читай меня полностью, - и я не могу сопротивляться этому призыву. Потом долго плююсь и зарекаюсь читать фэмслешный бред. Ровно до следующего фанфика. И так по кругу. Быть может, фэндом «Однажды» также находится под действием проклятья, отчего все повторяется вновь и вновь?

Откашлявшись, она поставила бокал на пол рядом с собой и, промокнув губы салфеткой, посмотрела на меня в упор.

- Может быть я бы и совершила с ней сексуальные действия, но исключительно насильственного характера, - встретившись моим ошарашенным взглядом, она, не удержавшись смеется. В этом смехе было что-то пугающее. – Разумеется, нет. Ты что, перебрала с вином?

Я облегченно выдохнула. Кажется, она не собирается меня убивать. И плакать вроде перестала. Быть может, СвонКвин действительно спасительный вариант для нее?

- Я молоком балуюсь, - демонстрирую свою кружку с яблоневым древом.

- Проверь, оно, наверное, прокисло, - Регина тянется к своему бокалу и вновь бросает на меня взгляд. – Я и мисс Свон. Серьезно? – в довесок ко всему насмешливо приподнимает бровь.

- Фанаты зовут это СвонКвином. Их много.

- Откуда это вообще пошло? Мы же с ней на дух друг друга не выносим.

- В этом же вся соль. Ненависть – та же сильная эмоция. Тут игра противоположностей: ты брюнетка, она – блондинка. Ты – разрушитель, она – спаситель. Идеально же, - смеюсь я, показывая, что для меня это не более, чем фанатская шутка.

- И у нас сын общий, - добродушно добавляет Регина и тут же мрачнеет. Чертов Генри, вечно он все портит, даже когда его рядом нет. - Разве я плохая мама? Разве я плохо о нем заботилась?

Точно, фэндом проклят.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Часть вторая


Через полчаса измотанная рыданиями и захмелевшая от вина Королева Драмы расслабленно раскинулась на ковре, устремив немигающий взгляд в потолок. Звезды на нем давно потухли, и лишь тонкая полоска света от уличного фонаря разрезает белоснежны… - нет, светлые – обои.

Я осталась сидеть на своем месте, молча наблюдая за ней, непроизвольно верчу в руках пустую кружку. Честно, не знаю, что мне следует делать. Я не сильна в части успокаивания, а в части утешения надломленных женщин так вообще новичок. В душе мне ее безумно жаль, но как это показать? Да и нужна ей моя жалость. Будь я сейчас ребенком, было бы легче.

Трясу головой. Мне нужно взбодриться, да и ноги уже затекли. Медленно поднимаюсь и осторожно направляюсь к двери. Регина даже не вздрогнула, когда я прошла рядом, словно ничего вокруг не замечала.

Добираюсь до ванны, по пути оставив кружку на холодильнике в коридоре. Хватаюсь за края раковины и, щурясь от электрического света, смотрю на себя в зеркале. Волосы растрепанны, непослушно торчат в разные стороны; кроме того, я умудрилась искусать себе губы. Видимо, пока мы молча сидели – точнее, сидела я, а Регина уже
лежала. Выглянув из-за двери на часы, висевшие на кухне напротив, я вздохнула и поплелась в комнату. Надо же, всего два часа, а сама Злая Королева лежит у моих ног.

В самом прямом смысле слова.

У дверей я почему-то застыла в нерешительности – никогда не ощущала такого раньше, все-таки моя комната – моя территория. Территория настолько моя, что я время от времени лелеяла мысли о табличках на ручку и ключах, дабы показать, чтобы меня никто не смел беспокоить. Мой гений работает исключительно в тишине пустой комнаты. При закрытых дверях. Если дверь приоткрыта, я чувствую приступы анти-клаустрофобии, мне кажется, что кто-то может войти в самый непотребный момент, хотя ничем таким я у себя в комнате не занимаюсь.

Так почему же сейчас, уже положив ладонь на латунную ручку, я колеблюсь?

Может, дело было в моем воображении, но по ту сторону двери мне слышались сдавленные рыдания. И это вгоняло в ступор. Куда мне себя деть? Оставить ее одну, наедине с болью, как всегда случалось в ее жизни?

От этой мысли стало не по себе. Разве не я всегда утверждала, что все ее беды от того, что в самые трудные никого не оказывалось рядом? Тем более, как услужливо напомнил мне Тузки, Королева была мастером по разбиванию зеркал. Моя жалостливая натура тут же представила изрезанные руки, мое самовлюбленно эго забеспокоилось за потерю ростового зеркала, а недавно появившийся внутренний ковролюб забился в конвульсиях от всевозрастающей вероятности изувечить пушистую прелесть осколками и брызгами крови.

Я не знаю, что я ожидала увидеть, но можно было только порадоваться, что кружка осталась на холодильнике, ибо я точно ее бы выронила. Регина так и осталась на ковре, где я оставила ее пару минут назад, но вид ее заставил сердце болезненно сжаться. Это была не пьяная истерика, что случилось ранее, сопровождаемая риторическими вопросами и утопающая в жалости к самой себе и несправедливости жизни.

Она лежала на боку, подтянув к груди колени, одной рукой прижимая к себе маленькую подушку, с которой я обычно сплю, а другой – зажимая рот, словно пытаясь задавить в себе рыдания. Ее плечи подрагивали так сильно, что я непроизвольно прикусила себе щеку изнутри, чтобы самой не заплакать – а такое вполне могло случиться, как показывает прошлое. Не знаю, заметила ли она меня, но, тем не менее, я опускаюсь рядом с ней на ковер и неуверенно кладу руку ей на плечо.

- Регина? – осторожно спрашиваю я, слегка сжав плечо. Под пальцами проскальзывает прохладная ткань атласа.

Я хотела бы, чтобы она перестала так убиваться, но это все равно, что требовать от нее невозможного.

- Хочешь об этом поговорить? – спрашиваю я, но она лишь отрицательно качает головой. Поколебавшись, осторожно отвожу прядь черных волос. Ее лицо блестит от слез. Это кажется практически невозможным, учитывая, что и предшествующие полтора часа она только и делала, что плакала, перемежая слезы с новой порцией алкоголя.

- Хочешь, чтобы я ушла?

Но Регина вновь отрицательно качает головой, отчего волосы ниспадают ей на лицо, закрывая его от моего взора.

Вздохнув, ложусь рядом и, не сумев перебороть внезапный порыв, приобнимаю за талию. Наши пальцы соприкоснулись на подушке, которую она до сих пор отчаянно прижимала к себе, как ребенка. Слегка сжимаю ее руку, и она делает тоже самое в ответном жесте.

Ее тело горит, но с моей ВСД это только в плюс.

Что ж, хоть в чем-то фанфикеры правы: Королева Драмы просто обязана была быть еще и Знойной Королевой.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ (финальная)

Утро встретило меня солнцем в лицо и будильником в уши, - в общем, весело так. Вставать не хотелось, но и лежать было неудобно. В последний раз обняв подушку, я неторопливо открыла глаза. Добрую минуту после я пыталась понять, как за ночь умудрилась переместиться с кровати на пол, полностью поменяв ориентацию с севера на юг.

Ах, да, Регина!

Я осмотрелась, но в комнате женщины не было. Может, мне все приснилось?

Не спеша поднимаюсь на ноги; мое тело как на автомате начинает кружить по комнате, выполняя простые операции: включить пилот вместе с ноутом, открыть форточку, посильнее распахнуть шторы и взять успокоившийся телефон. Будильник на деле, кстати, оказался не вовремя присланной смс от Сбербанка.
Первое, что мне нужно сделать утром – просмотреть все новости за ночь за чашкой холодной воды и сухого печенья. Еще раз осмотрев комнату, я не нахожу ни единого следа вчерашнего вечера, проведенного с бывшей королевой, и, разочарованно вздохнув, направляюсь в коридор. На полпути меняю решение и поспешно перерываю весь стол в поисках молескина. С удовольствием плюхнувшись на стул прямо поверх кинутой на него футболки, привычным движением срываю резинку с блокнота и стараюсь как можно быстрее (и подробнее!) записать прекрасный сон. Надо же, как все прилично было. В последний раз она с Румпельштильцхеным шныряла ночью по кустам возле моего дома.

Я улыбаюсь сама себе – чего только не приснится!

И лишь убрав молескин в стол, я с чувством выполненного долга направила стопы на кухню. Как всегда по утрам, там царил порядок. К полудню раковина обычно полнилась посудой, которую мое пусть не королевское, но величество соизволит перемыть лишь перед непосредственным приходом родных. Но поскольку они в деревне, а я дома, велик шанс, что произойдет одно из двух: а) посуда заночует на кухне б) посуды не будет вовсе, и я обойдусь быстрыми перекусами.
Напевая себе под нос очередную песенку, я наливаю в любимую кружку холодную воду прямо из-под крана и хватаю первую попавшуюся печеньку. На часах без пяти десять, впереди – свободный день, а за окном солнце. Покидая кухню, предаюсь размышлениям о прогулке на велосипеде. И в то же время, меня не отпускает ощущение, что что-то не так. Впрочем, мне после прочтения фиков в темных коридорах виделись монстры, так что я отмахиваюсь от собственных опасений. Я предвкушаю фикозапой, - процесс, наполненный моими насмешками и возмущением.

И тут упираюсь взглядом в закрытую дверь в зал.

Вчера вечером она была открыта.

Нет, я не запоминаю подобные вещи, просто знаю, что когда дома одна, дверь в зал всегда открыта. В этой комнате действуют принцип клаустрофобии, - не в прямом смысле, конечно.

И уж точно телевизор не работал. А сейчас мне были слышны неразборчивые голоса с экрана.

Может, мои уже вернулись, пока я спала? Но в коридоре не стоит обувь, да и автобусы на такое время не ходит.

В следующую секунду мое сердце с надеждой екнуло, а рациональное сознание усиленно призывало бежать на кухню за поварским тесаком.

Несмотря на сокрушавшуюся по этому поводу Миранду Пристли, я-таки решила пожить надеждой. Засунув себе в рот печеньку, я уверено подошла к двери и, даже не колеблясь, повернула ручку.

Сидящая на кожаном диване женщина оторвала взгляд от экрана и подняла на меня свои карие глаза. Было в них что-то насмешливое, как и в той полуулыбке.

- Я знала, что ты добряк.

У меня в зале сидела Регина Миллз и смотрела вторых пиратов.

***

На самом деле это была просто немая сцена. Представляю, как я выглядела со стороны – в помятой одежде, с печеньем в зубах, с ошарашенным взглядом и растрепанными чувствами в душе. Что сказать, не каждое утро вы находите королев в своей квартире. Пусть даже отложивших свою корону на полочку, хотя после этого взгляда я уверена – бывших королев, как и бывших разведчиков, просто не бывает.

Я поймала себя на мысли, что так и застыла в изначальной позе только тогда, когда Регина отвернулась к экрану, прямо на моменте страстного поцелуя Джека и Лиз. Она, по-видимому, смотрела фильм впервые, я же любовалась сценой не иначе как в тысячный раз. Внизу краткой строкой шел английский перевод, ведь в русском Регина, как я в японском. Но видимо она получала извращенное удовольствие от восприятия русской речи, как я - от украинской.

Самое смешное, что несмотря на глупость своего положения, я простояла у дверей до момента титров, не в силах оторваться от просмотра. Когда-нибудь я посмотрю фильм в 35 раз, поклялась себе.

Регина вновь повернулась ко мне, смерив взглядом с ног от головы, и я не к месту подумала, что так и не причесалась. Почему-то в моей голове жизнь Регины Миллз была похожа на упорядоченную систему. А я была нечто выбивающееся из этого порядка.

- Доброе утро, - спокойным тоном сказала она, поднимаясь на ноги. Одежда на ней не выглядела помятой, и я автоматически кинула взгляд на гладильную доску у стены. Там, где раньше высилась гора постиранных вещей - «клянусь, займусь ими, как только выйдет новая серия», - была пустота. Зато на втором диване виднелась аккуратной стопкой переглаженная одежда. Видимо, мадам мэру было настолько скучно, что она не нашла ничего лучше, чем заняться домашним хозяйством. Идеальный порядок на кухне тоже стал мне понятен. А я-то тешила себя мыслью, что мой гений снизошел до мытья посуды вовремя. Наивная.

- Завтрак на столе, ты нашла его или… - она не закончила предложение, воззрившись на мою печеньку, пока я, спохватившись, отрицательно качала головой. Тяжело вздохнув, словно я была неразумным, беспомощным ребенком, Миллз прошла мимо меня. Резко обернувшись, я некоторое время наблюдала за королевской походкой от бедра, а затем как в трансе поплелась следом. Многострадальную печеньку я проглотила походу.

Я поняла, что было не так на кухне, когда Регина за пару мгновений переложила омлет с помидорами и беконом из сковородки в полосатую тарелку. Я уловила прекрасный аромат завтрака еще при первом заходе на кухне за водой, да только не поняла, что он шел от плиты. И чайник был полон и нагрет.

- Кофе? - по-деловому поинтересовалась мадам мэр, взявшись за ручку турки.

Я подняла кружку, все еще не в состоянии вымолвить ни слова. Неуверенно подойдя к ближайшему стулу, я опустилась на него, не сводя глаз с гостьи. Передо мной поставили тарелку с еще теплым омлетом, предусмотрительно снабдив вилкой; нож мне не предложили, но как я подозреваю по причине того, что на всех видимых поверхностях столового экземпляра не нашлось. Сама Регина с чашкой горячего кофе заняла второй стул.

Все было так сюрреалистично – наблюдать, как она с легкостью вытаскивает из пакета печенье, умудряясь не коснуться края упаковки, время от времени поднося к своим полным губам кружку с маяками. Вот хоть убейте, я не знаю как люди умудряются так изящно и аккуратно есть! Уж свежи в памяти кадры с ложкой. Наверное, с этим рождаются. Мне так не повезло.

Заметив, что вместо того, чтобы поглощать великодушно приготовленный завтрак, я на нее смотрю – а откровенно говоря, пялюсь, - она снова вздохнула и терпеливо придвинула ко мне тарелку еще не намного.

- Ешь, а то совсем остынет.

Прямо все как вчера, только наоборот. Теперь я абсолютно дисфункциональна, хорошо, хоть не плачу. Я рассеянно киваю, беру в руку вилку и начинаю молча уплетать омлет.

Хорошо, что хоть что-то в сериале правда, - завтрак замечательный. Я с удовольствием запиваю его холодной водой. Удержать себя от неприличного разглядывания Регины я не могу, но ее это будто не волнует. Она лишь иногда кидает взгляды в сторону балкона. Не знаю, но даже неосознанно я молюсь, что утро обойдется без полуобнаженки от соседей.

Зато у меня появилось время, чтобы все обдумать. Итак, говорить на тему вчерашнего, наверное, не стоит, все равно Регина не показывает ни единого признака предрасположенности к воспоминаниям о той беседе. Меня разрывают две эмоции: радость и грусть. Радость от того, что вечер-таки состоялся, и вино было выпито, слезы пролиты, а заснули мы на полу (и с какой-то приятной самонадеянностью я тешу свое эго мыслью, что ей хоть немножко стало легче в моей компании). С другой стороне, мне грустно, ибо этот завтрак скорее был похож на молчаливую – и может даже вынужденную – благодарность за проведенное время. Отдав этот своеобразный долг, она вполне может меня покинуть.

Но я так много не спросила, не выслушала, не узнала!

- Ты уйдешь?

Так, а куда делась моя встроенная вежливость, что шла со мной при рождении в комплекте с роскошными волосами?

По-видимому, я вырываю Регину из собственных мыслей, потому что женщина явственно вздрогнула и с какой-то долей удивления посмотрела на меня.

- Да.

Я поджимаю губы, как и всякий раз, когда стараюсь справиться с разочарованием.

- Какая тебе разница? – с каким-то вызовом в голосе спрашивает она и делает еще глоток. Хм, может в этот момент ей плевать, и сразу после того, как в кружке не останется ни капли кофе, она навсегда покинет эту квартиру. А может, и этот мир.

Отчего-то мне становится обидно от этой мысли. Я откладываю вилку и некоторое время кусаю щеку изнутри, прикидывая, как ответить на заданный вопрос.

- Потому что, - упрямо начинаю я, решив, что если и не придумаю достойного продолжения, эти два слова прозвучат как достаточно веская причина. А в следующие секунды я боролось со своей нелепой нерешительностью, наконец-то завершая мысль. – Не хочу, чтобы ты уходила.

Скомкано, зато искренне.

Регина странно, едва уловимо дергает головой, словно я сказала нечто поразительное. Она осторожно опускает чашку с недопитым кофе и неуловимым движением поправляет волосы, упавшие на глаза.

Я все с тем же упрямством во взгляде смотрю на нее, немножко исподлобья, но при этом сведя брови, чтобы смягчить неотключаемый суровый взор.

Она колеблется, словно хочет что-то сказать, но не знает, стоит ли.

- Мне не зачем оставаться, - неожиданно резко говорит Регина, и в ее голосе лед, которого я раньше не слышала. Она передумала в последний момент, клянусь всей своей коллекцией дисков! Стоит ли мне начинать заниматься морализаторством, коим полнится фанфикшн и тумблер? Вряд ли. Моя мораль, равно как и моя жалость ее только разозлит.

Но так хотелось крикнуть: «Я же лучше собаки, то есть Генри!». Что это изменит?

Я смотрю ей в лицо, в эту онемевшую маску, выражающую лишь презрение и вызов окружающему миру, и мне все больше чешется залепить ей звонкую пощечину. Смять эту маску, деформировать. Вот просто так, чтобы она обнажила хоть какие-то эмоции вместо показательного равнодушия.

Регина поднимается на ноги, деловито переставляет посуду в раковину, но не собирается ее мыть. Это – последний жест вежливости.

Я смотрю на то место, где она только что сидела, уставившись в пустоту, а она привычно смотрит сверху вниз и собирается покинуть кухню. Но стоит ей только сделать шаг к выходу, как я, не глядя, хватаю ее левой рукой за запястья. Пальцы вцепляются в жесткие манжеты пурпурной рубашки – рукава пиджака закатаны по локоть.

Представляю, что у нее сейчас отражается на лице. Представляю, но не хочу видеть. Иначе это может сбить меня с пути истинного, а мой шанс всего один.

Она не пытается вырвать руку, словно понимает, когда я встаю перед ней со стула. Либо она просто в глубочайшем шоке и ступоре, и не знает, что следует ждать дальше.
Сейчас Регина на каблуках, и ростом выходит повыше меня, но это уже и не важно. Я решительно настроена подпортить идеально выглаженный костюм новыми складками. Мои объятья крепкие – так обнимаю тех, кого не видела давно или кого долго еще не увижу. Ее я больше не увижу никогда. Зажмурившись, утыкаюсь носом в плечо, изо всех сил прижимая ее к себе. Она не отвечает на мой порыв, но и не сопротивляется. Лишь прерывисто вздыхает в первый момент.

Время теряет свои контуры, и лишь легкое прикосновение к волосам выводит меня из забытья. Так касается мама к ребенку, успокаивая его. И от этого сердце мое разрывается на части, хоть я и не стану плакать.

Я отстраняюсь, на секунду посмотрев ей в глаза. В своем видении я вижу ее именно такой – по-матерински заботливой, чуткой, пусть и надломленной.

Регина стоит неподвижно, руки вытянуты вдоль тела. Она молчит, молчу и я. И так же безмолвно обхожу, становясь за ней, спина к спине, только не касаясь.

Я не смогу смотреть, как она исчезнет в клубах сиреневого дыма, унося с собой ту частичку моего безумия, что была особенно мне дорога в последнее время. Помню, смогла лишь сказать: «Ты знаешь, где я живу», прежде чем отражением вспыхнула магия в кухонной плитке.

Я сажусь на пол, на ковер и думаю о том, что сейчас самое время пересмотреть самые грустные фильмы.

***

Она появляется спустя месяц. В руках – бутылка красного вина, наверняка отличного. Да, тонкий намек на непозволительно дешевое для нее пойло, ошибочно именуемое вином, что мы распивали в прошлый раз.

Никаких слов приветствия, мы просто смотрим друг на друга, и я чувствую, как губы непроизвольно растягиваются в улыбку. Она вопросительно поднимает идеально очерченную бровь.

- Я за бокалами.