I was an Angel, living in the Garden of Evil
Часть третья, последняяОна злоупотребила гостеприимством и разнесла голову недовольному хозяину аптеки, в подвале которого провела неспокойную ночь. Им нужно было всего лишь забрать кое-какие лекарства – по возможности анальгетики и жаропонижающее – и найти медицинский словарь. Дверь была распахнута настежь, приглашая войти.
Возможно, Эмма начала разговор не с той ноты: набрала щебня с ближайшей клумбы и швырнула его в витрину. Они с Миллз молча наблюдали, как вмиг покрывается мелкой сеточкой поверхность стекла, прежде чем каскадом рухнуть вниз, усыпая торговый зал осколками. Солнце заполняет светом проходы между стеллажами; Кларк резвой тенью мелькает у стены. Эмма методично разбивает следующую витрину, пока инфицированный не забивается под прилавок. Клочок тени не спасет его надолго, а запах живого человека притупляет инстинкт к выживанию. Пуля застревает в непропорционально большой голове, на палящем солнце тело истлевает к моменту соприкосновения с полом.
Свон входит первой, ступает по осколкам и осматривается. Все вокруг покрыто тонким слоем серой пыли, но никакого подозрительного движения не наблюдается.
- Чисто.
Вслед за ней в магазин через витрину заходит Регина. Она нервничает, косясь на бездыханное тело, к виду которого Эмма уже привыкла. Берет две корзины и уверенно лавирует между стеллажами, направляясь напрямую к нужным полкам. Блондинка в это время перебирает найденные в прилавке книги, пока не находит подходящую. Заталкивает ее в рюкзак, сверху закидывает упаковками тампонов. Не сдерживается и берет с кассы несколько разноцветных пачек.
Миллз сидит на корточках, вытаскивает из глубины полок коробки, пристально изучает название, а затем аккуратно укладывает в наполненные корзины.
- Ничего не забыли, госпожа мэр? – ехидно спрашивает подошедшая Эмма и кидает в корзину прихваченные по пути пачки презервативов.
- Как по-взрослому, - спокойно комментирует ее выходку Регина и поднимается на ноги. Слова сопровождает снисходительная улыбка.
Эмма засовывает руки в карманы, большими пальцами цепляется за петли на штанах, и неопределенно пожимает плечами. Она спустила пар, когда спустила курок; дурные воспоминания о подвале испарились в лучах жаркого солнца. Но теперь ей, как никогда, хочется эмоций, чтобы почувствовать себя живой. Даже если для этого придется пойти на провокацию.
- Вы же пустили меня к себе в машину, чтобы я обеспечивала вам безопасность, разве нет?
Улыбка Миллз становится совсем приторной.
- Все верно. Может, тогда в следующий раз присоединитесь? – глумится Регина. Она подступает к ней ближе, осколки с хрустом крошатся под ногами. – Или может, наконец, перестанете лезть не в свое дело и сделаете что-нибудь полезное? Машину, например, найдете?
Так умеет уходить только она, оставляя за собой шлейф из надменности и раздражения.
Но разве стоило ждать чего-то другого? Может, Регина и позволила себе на какое-то время развалиться на части, но сейчас это все тот же холодный каменный монолит.
Найти машину оказалось делом несложным, парочку Эмма заприметила еще вчера. Отсутствие ключей, канувших вместе с законными владельцами, она заменила собственными навыками и отверткой. Глядя на это, Миллз только хмыкнула, но никаких едких замечаний на тему уголовного прошлого не выказала. Она вообще больше со Свон не разговаривала. Молча уселась в темно-синий седан, предоставив всю работу по переносу оставшихся вещей из мерседеса блондинке.
Обычно они возвращались в лагерь к полудню. После этого начиналось такое пекло, что легко можно было заработать тепловой удар, без разницы – на открытой улице или в раскаленной машине.
Генри просыпался ближе к десяти, и Эмме хотелось бы к этому времени быть на месте. А также помыться, поесть и немного отдохнуть. Сыта она по горло этим городом. Даже с радостью его бы подожгла ко всем чертям, если бы сама не боялась погореть в жадном пламени.
Когда машина поравнялась с бывшим ломбардом, Свон неосознанно скинула скорость, чувствуя, как скрутило в тугой узел внутренности. Она вспомнила про свой сон, и роль Голда в нем. Какова вероятность, что ростовщик действительно превратился в уродливую тварь, и теперь прячется в темных закутках своего магазина в ожидании вечера? За мутными от пыли стеклами невозможно было ничего разобрать, а лично проверять как-то не хотелось. Может дело было в игре воображения, но от лавки веяло все той же мрачной тревогой, что и от заведения старого клуба.
Эмма хотела спросить, что по этому поводу думает Регина, но в последний момент передумала в пользу другого вопроса.
- Есть ли шанс, что после обращения в некоторых из них остается сознание, и они могут узнать людей из своего, ну, знаешь, живого прошлого?
Вслух это звучало куда глупее, чем у нее в голове.
- Я что, похожа на вирусолога? – последовал сухой ответ. Женщина даже не потрудилась на нее взглянуть.
И тем не менее именно она первой из них всех окунулась в этот кошмар. На их счету было около получаса счастливого неведенья. На полчаса больше, чтобы насладиться нормальной жизнью.
Никто не знал, как именно Регина узнала о происходящем. Ее лицо всегда каменело, превращаясь в маску, когда Эмма осмеливалась задать подобные вопросы. Но у нее были собственные соображения на этот счет. В пакетах с продуктами, поспешно закинутых в багажник машины, она обнаружила товарный чек.
Приобретено и оплачено в восемь ноль семь вечера в супермаркете недалеко от больницы.
Они редко говорили о причинах происходящего, предпочитая тратить силы, чтобы справляться с последствиями. Но из скупых реплик, которые буквально клещами приходилось вытягивать из неизменно раздраженной в такие моменты Миллз, а также кое-каких записей и опыта, Свон составила собственное представление о событиях, перечеркнувших всю жизнь.
Все началось с Бута, нулевого пациента, который вместе со своей обтянутой в кожу задницей на мотоцикле привез в Сторибрук инфекцию. Небольшие размеры города и крайняя живучесть вируса способствовали быстрому распространению. Единственное, что тормозило саму трансформацию, так это аномально жаркое лето. Инкубационный период растягивался до двух-трех дней, а ни о чем не подозревающие люди списывали головные боли и жар на нещадно палящее солнце. Некоторые обращались в больницу, другие отлеживались дома, третьи казались достаточно здоровыми и продолжали вести привычный образ жизни: ходить на работу, в кафе, за покупками.
Смерть Бута обозначила красный рубеж: будучи крепким мужчиной, он боролся с вирусом дольше обычного, хотя был заражен еще где-то в Бостоне. Как раз когда Мэри Маргарет собралась в больницу, там началась первая волна смертей. Катализатором в некоторой степени послужили бесперебойно работающие кондиционеры. Поступившие первыми после приезда незнакомца в город люди впадали в бессознательное состояние, а тела их сковывали судороги, пока организм в бесплодной попытке пытался трансформироваться под действием вируса. В большинстве случаев все заканчивалось протяжным звуком мониторов, отмечающим окончание жизни; у единиц начиналась жизнь иная. Они находились на промежуточной стадии превращения, когда солнечные лучи могли доставить лишь легкий дискомфорт, а в пораженном инфекцией сознании зарождалась жажда крови. За то недолгое время, когда мышцы наливались силой, вытягивались зубы, приобретая форму соответствующую новому рациону, а на первый план выходили базовые инстинкты, началась вторая волна. Ее жертвами стали сами медицинские работники. Вирус окончательно добивал их прямо на месте – в коридорах или палатах с больными. Третья волна захлебнулась в крови, поскольку обращенные первыми цеплялись в глотки еще живым, тогда как последующие довольствовались начавшим свое обращение представителям той самой третьей волны.
Из-за огромного количества пациентов и медперсонала, работающего круглосуточно, больница тем вечером больше напоминала мясорубку. Даже если у кого-то и был иммунитет, выжить в подобном месиве было просто нереально.
Дальше все перекинулось на ближайшие магазины и кафе, поскольку люди предпочитали проводить время в охлаждаемом помещении вместо душных улиц. До подобных заведений добрались только не до конца обращенные твари, сумевшие преодолеть расстояние под лучами заходящего солнца. Некоторые подохли прямо на улице.
Но многие люди еще сидели в душных квартирах, ни о чем не подозревая. Смотрели телевизор, жаловались на невыносимую жару, потягивали чай со льдом. А потом скрючивались в своих постелях, покрытые тонким слоем слизи, призванной сохранить их тела от перегрева до наступления полной темноты и прохлады.
Именно поэтому в спальных районах было пустынно, а воздух, казалось, застыл вместе с жизнью.
Разумеется, половины из этого Миллз тогда не знала. Скорее всего, она застала лишь явные признаки трансформации, иначе бы побоялась тащить с собой еще двух взрослых людей.
Даже если она это сделала из личных, корыстных и черт знает каких соображений, жизнью они обязаны именно ей. И когда машина выехала на дорогу, где Миллз так хладнокровно сбила ту тварь, Эмма напомнила себе о том, что она до сих пор не поблагодарила Регину за спасение.
- Слушай, - неуверенно начала Свон. Насколько уместно заводить сейчас этот разговор? – Прости за ту историю… ну, которая в подвале была. И за аптеку. Я погорячилась, - неохотно добавила она.
Ответа не последовало, да и не сильно на него Эмма рассчитывала. Но не удержалась, бросила взгляд. В профиль были отлично заметны поджатые губы.
Ладно, она свою часть выполнила. Пусть Регина сама решает, что делать с этими извинениями.
- И я никому не расскажу, - зачем-то продолжает говорить Свон. Как будто осталось так много людей, кто бы мог ее выслушать.
А вот эти слова удостоились хмурого взгляда.
- О чем?
Что ты плакала у меня на плече.
- Что ты человек.
- Ммм, - неопределенно протянула Регина и замолчала.
Она ясно показывала, что не хочет с ней говорить. Но от этого желание завести разговор становилось нестерпимее. Ей не хватало общения. В конце концов Руби всегда была легкомысленной девицей, Дэвида Эмма в принципе не понимала, а Генри был еще слишком мал. Приходилось обращаться к проверенной тактике – вызвать Миллз на разговор грубостью.
- Просто ты обычно ведешь себя как сука.
Вот. Она наконец-то сказала это вслух.
- Какая честность. – В голосе ни капли удивления. Наверняка, даже бровь не дернулась.
Впрочем, вряд ли для нее подобное заявление стало откровением. Но Эмма как-то рассчитывала, что мэр Миллз проявит больше… энтузиазма. Сарказма. Не важно.
Оставшийся отрезок пути они провели в полной тишине. Радио не работало, а в белом шуме нет ничего приятного слуху.
- Я знаю, что вы пытаетесь сделать, мисс Свон. Не надо.
Она наконец-то заговорила в тот момент, когда до лагеря оставалось несколько десятков метров. По такому случаю, Эмма даже остановила машину и теперь удивленно разглядывала пассажирку. Регина смотрела прямо перед собой, невидяще уставившись в лобовое стекло.
- Я не понимаю… - осторожно начала шериф, но ее бесцеремонно перебили.
- Мы с вами не будем друзьями. Не пытайтесь меня понять или жалеть, – отрывисто и резко произносила Миллз.
Ей не надо было продолжать, чтобы в голове Эммы выстроилась последовательность: забудьте о том, что было, продолжайте считать меня сукой.
Свон скептически приподняла брови.
- Вы верите, что так будет правильно для Генри. Вы заблуждаетесь.
Эмма развернулась на водительском сиденье, чтобы лучше видеть лицо женщины. Но Миллз даже не думала смотреть на нее, будто бы нарочно избегая прямого взгляда. И не собиралась продолжать свою странную речь.
В накаляющемся воздухе снова начало неприятно пахнуть резиной.
Эмма решила подыграть. Не целый же день здесь сидеть? Она уже успела взмокнуть и мечтала о прохладном душе.
- А если я скажу, что считаю, так будет правильно и для меня.
- Тогда вы вдвойне заблуждаетесь.
Спокойно, четко, минимум эмоций. Регина знала, о чем говорит. Зато Эмма не понимала, к чему ведет этот разговор.
- Я должна быть уверена… - паузу заполнил прерывистый вздох. - Знать, что вы спасете Генри, - слова давались ей с трудом, видимо, как и мысль, что защитить своего сына она одна не сможет. - Если они нас найдут.
Кажется, Эмма начала смутно понимать, что так неумело пыталась донести до нее Миллз.
- Я сделаю все, что только потребуется, - твердо произнесла Свон, даже не поморщившись от того, что Регина могла сомневаться в подобном ответе. Однако тема поднималась щекотливая.
- Вы убьете всех, если придется?
Вопрос повис в воздухе.
Зато Миллз, наконец-то, соизволила на нее посмотреть. Напряженный, немигающий взгляд, который, казалось, уловит любое проявление лжи и неискренности.
Это отвлекало, давило, мешало ясно соображать. Теперь Эмме нестерпимо захотелось посмотреть куда-то в сторону, чтобы на секунду это себе вообразить. Руби, Дэвид – на деле они были ей чужими людьми. Она ничем им не обязана. С другой стороны, Регина могла делать ей пакости хоть тысячу раз, и столько же раз Эмма могла бы застрелить ее во сне. Но в реальности она такая же мать для Генри, как сама Свон.
Шериф смотрит в карие глаза, пытаясь понять, хватит ли ей сил спустить курок, если в начале обращения Миллз будет выглядеть как сейчас – никаких пугающих изменений во внешности или строении тела. Только интеллект исчезает из взгляда, сменяясь чем-то животным.
Она оглашает свое решение кротким кивком. И только когда брюнетка прищуривается, чувствует нужным произнести это вслух.
- Я убью тебя.
Это прозвучало почти как признание в любви.
Миллз внимательно смотрит ей в лицо и, убедившись в правдивости этих слов, переводит свой взгляд обратно на дорогу.
- Я тебя тоже. – И совсем другим тоном добавляет: – Поехали, шериф.
Свон готова была поклясться, что Регина едва сдержала улыбку.
***
Эмма не могла перестать думать об этом разговоре, даже когда они добрались до лагеря. Руби, с неизменно широкой улыбкой, интересовалась проведенной ночью и накручивала на палец прядь выгоревших на солнце волос. Теперь Свон видела на бывшей официантке красную мишень.
Если что-то случится, она погибнет первой. Не сможет усидеть на месте – только не после двух дней в запертой камере. Жажда адреналина начнет диктовать правила, как жажда крови у тварей.
За спиной Руби Дэвид крепко прижимал к себе Регину, которая даже не пыталась сопротивляться. Без каблуков она была не самого высокого роста, но рядом с рослым, широкоплечим мужчиной казалась и того меньше. Ему достаточно было лишь склонить голову, чтобы уткнуться носом в ее темные волосы. Глядя на то, с какой заботой он обнимает Миллз, Эмма подумала, что преданный пес станет биться за свою королеву до конца. Не в этом ли заключалась его изначальная роль? Похоже, мадам мэр стала той самой настойкой храбрости, недостающей трусливому льву.
Самой Эмме уготована участь третьего щита. А в самом поганом из вариантов – еще и палача. Она понимала, что следует просто принять это как факт, как нечто неизбежное. И последовать совету Регины – в ней не должно быть эмоций больше, чем того требует нажатие курка.
Но когда она прижимала к себе заспанного сына, Эмма решила, что подумает над этим завтра.
Если оно наступит.
Возможно, Эмма начала разговор не с той ноты: набрала щебня с ближайшей клумбы и швырнула его в витрину. Они с Миллз молча наблюдали, как вмиг покрывается мелкой сеточкой поверхность стекла, прежде чем каскадом рухнуть вниз, усыпая торговый зал осколками. Солнце заполняет светом проходы между стеллажами; Кларк резвой тенью мелькает у стены. Эмма методично разбивает следующую витрину, пока инфицированный не забивается под прилавок. Клочок тени не спасет его надолго, а запах живого человека притупляет инстинкт к выживанию. Пуля застревает в непропорционально большой голове, на палящем солнце тело истлевает к моменту соприкосновения с полом.
Свон входит первой, ступает по осколкам и осматривается. Все вокруг покрыто тонким слоем серой пыли, но никакого подозрительного движения не наблюдается.
- Чисто.
Вслед за ней в магазин через витрину заходит Регина. Она нервничает, косясь на бездыханное тело, к виду которого Эмма уже привыкла. Берет две корзины и уверенно лавирует между стеллажами, направляясь напрямую к нужным полкам. Блондинка в это время перебирает найденные в прилавке книги, пока не находит подходящую. Заталкивает ее в рюкзак, сверху закидывает упаковками тампонов. Не сдерживается и берет с кассы несколько разноцветных пачек.
Миллз сидит на корточках, вытаскивает из глубины полок коробки, пристально изучает название, а затем аккуратно укладывает в наполненные корзины.
- Ничего не забыли, госпожа мэр? – ехидно спрашивает подошедшая Эмма и кидает в корзину прихваченные по пути пачки презервативов.
- Как по-взрослому, - спокойно комментирует ее выходку Регина и поднимается на ноги. Слова сопровождает снисходительная улыбка.
Эмма засовывает руки в карманы, большими пальцами цепляется за петли на штанах, и неопределенно пожимает плечами. Она спустила пар, когда спустила курок; дурные воспоминания о подвале испарились в лучах жаркого солнца. Но теперь ей, как никогда, хочется эмоций, чтобы почувствовать себя живой. Даже если для этого придется пойти на провокацию.
- Вы же пустили меня к себе в машину, чтобы я обеспечивала вам безопасность, разве нет?
Улыбка Миллз становится совсем приторной.
- Все верно. Может, тогда в следующий раз присоединитесь? – глумится Регина. Она подступает к ней ближе, осколки с хрустом крошатся под ногами. – Или может, наконец, перестанете лезть не в свое дело и сделаете что-нибудь полезное? Машину, например, найдете?
Так умеет уходить только она, оставляя за собой шлейф из надменности и раздражения.
Но разве стоило ждать чего-то другого? Может, Регина и позволила себе на какое-то время развалиться на части, но сейчас это все тот же холодный каменный монолит.
Найти машину оказалось делом несложным, парочку Эмма заприметила еще вчера. Отсутствие ключей, канувших вместе с законными владельцами, она заменила собственными навыками и отверткой. Глядя на это, Миллз только хмыкнула, но никаких едких замечаний на тему уголовного прошлого не выказала. Она вообще больше со Свон не разговаривала. Молча уселась в темно-синий седан, предоставив всю работу по переносу оставшихся вещей из мерседеса блондинке.
Обычно они возвращались в лагерь к полудню. После этого начиналось такое пекло, что легко можно было заработать тепловой удар, без разницы – на открытой улице или в раскаленной машине.
Генри просыпался ближе к десяти, и Эмме хотелось бы к этому времени быть на месте. А также помыться, поесть и немного отдохнуть. Сыта она по горло этим городом. Даже с радостью его бы подожгла ко всем чертям, если бы сама не боялась погореть в жадном пламени.
Когда машина поравнялась с бывшим ломбардом, Свон неосознанно скинула скорость, чувствуя, как скрутило в тугой узел внутренности. Она вспомнила про свой сон, и роль Голда в нем. Какова вероятность, что ростовщик действительно превратился в уродливую тварь, и теперь прячется в темных закутках своего магазина в ожидании вечера? За мутными от пыли стеклами невозможно было ничего разобрать, а лично проверять как-то не хотелось. Может дело было в игре воображения, но от лавки веяло все той же мрачной тревогой, что и от заведения старого клуба.
Эмма хотела спросить, что по этому поводу думает Регина, но в последний момент передумала в пользу другого вопроса.
- Есть ли шанс, что после обращения в некоторых из них остается сознание, и они могут узнать людей из своего, ну, знаешь, живого прошлого?
Вслух это звучало куда глупее, чем у нее в голове.
- Я что, похожа на вирусолога? – последовал сухой ответ. Женщина даже не потрудилась на нее взглянуть.
И тем не менее именно она первой из них всех окунулась в этот кошмар. На их счету было около получаса счастливого неведенья. На полчаса больше, чтобы насладиться нормальной жизнью.
Никто не знал, как именно Регина узнала о происходящем. Ее лицо всегда каменело, превращаясь в маску, когда Эмма осмеливалась задать подобные вопросы. Но у нее были собственные соображения на этот счет. В пакетах с продуктами, поспешно закинутых в багажник машины, она обнаружила товарный чек.
Приобретено и оплачено в восемь ноль семь вечера в супермаркете недалеко от больницы.
Они редко говорили о причинах происходящего, предпочитая тратить силы, чтобы справляться с последствиями. Но из скупых реплик, которые буквально клещами приходилось вытягивать из неизменно раздраженной в такие моменты Миллз, а также кое-каких записей и опыта, Свон составила собственное представление о событиях, перечеркнувших всю жизнь.
Все началось с Бута, нулевого пациента, который вместе со своей обтянутой в кожу задницей на мотоцикле привез в Сторибрук инфекцию. Небольшие размеры города и крайняя живучесть вируса способствовали быстрому распространению. Единственное, что тормозило саму трансформацию, так это аномально жаркое лето. Инкубационный период растягивался до двух-трех дней, а ни о чем не подозревающие люди списывали головные боли и жар на нещадно палящее солнце. Некоторые обращались в больницу, другие отлеживались дома, третьи казались достаточно здоровыми и продолжали вести привычный образ жизни: ходить на работу, в кафе, за покупками.
Смерть Бута обозначила красный рубеж: будучи крепким мужчиной, он боролся с вирусом дольше обычного, хотя был заражен еще где-то в Бостоне. Как раз когда Мэри Маргарет собралась в больницу, там началась первая волна смертей. Катализатором в некоторой степени послужили бесперебойно работающие кондиционеры. Поступившие первыми после приезда незнакомца в город люди впадали в бессознательное состояние, а тела их сковывали судороги, пока организм в бесплодной попытке пытался трансформироваться под действием вируса. В большинстве случаев все заканчивалось протяжным звуком мониторов, отмечающим окончание жизни; у единиц начиналась жизнь иная. Они находились на промежуточной стадии превращения, когда солнечные лучи могли доставить лишь легкий дискомфорт, а в пораженном инфекцией сознании зарождалась жажда крови. За то недолгое время, когда мышцы наливались силой, вытягивались зубы, приобретая форму соответствующую новому рациону, а на первый план выходили базовые инстинкты, началась вторая волна. Ее жертвами стали сами медицинские работники. Вирус окончательно добивал их прямо на месте – в коридорах или палатах с больными. Третья волна захлебнулась в крови, поскольку обращенные первыми цеплялись в глотки еще живым, тогда как последующие довольствовались начавшим свое обращение представителям той самой третьей волны.
Из-за огромного количества пациентов и медперсонала, работающего круглосуточно, больница тем вечером больше напоминала мясорубку. Даже если у кого-то и был иммунитет, выжить в подобном месиве было просто нереально.
Дальше все перекинулось на ближайшие магазины и кафе, поскольку люди предпочитали проводить время в охлаждаемом помещении вместо душных улиц. До подобных заведений добрались только не до конца обращенные твари, сумевшие преодолеть расстояние под лучами заходящего солнца. Некоторые подохли прямо на улице.
Но многие люди еще сидели в душных квартирах, ни о чем не подозревая. Смотрели телевизор, жаловались на невыносимую жару, потягивали чай со льдом. А потом скрючивались в своих постелях, покрытые тонким слоем слизи, призванной сохранить их тела от перегрева до наступления полной темноты и прохлады.
Именно поэтому в спальных районах было пустынно, а воздух, казалось, застыл вместе с жизнью.
Разумеется, половины из этого Миллз тогда не знала. Скорее всего, она застала лишь явные признаки трансформации, иначе бы побоялась тащить с собой еще двух взрослых людей.
Даже если она это сделала из личных, корыстных и черт знает каких соображений, жизнью они обязаны именно ей. И когда машина выехала на дорогу, где Миллз так хладнокровно сбила ту тварь, Эмма напомнила себе о том, что она до сих пор не поблагодарила Регину за спасение.
- Слушай, - неуверенно начала Свон. Насколько уместно заводить сейчас этот разговор? – Прости за ту историю… ну, которая в подвале была. И за аптеку. Я погорячилась, - неохотно добавила она.
Ответа не последовало, да и не сильно на него Эмма рассчитывала. Но не удержалась, бросила взгляд. В профиль были отлично заметны поджатые губы.
Ладно, она свою часть выполнила. Пусть Регина сама решает, что делать с этими извинениями.
- И я никому не расскажу, - зачем-то продолжает говорить Свон. Как будто осталось так много людей, кто бы мог ее выслушать.
А вот эти слова удостоились хмурого взгляда.
- О чем?
Что ты плакала у меня на плече.
- Что ты человек.
- Ммм, - неопределенно протянула Регина и замолчала.
Она ясно показывала, что не хочет с ней говорить. Но от этого желание завести разговор становилось нестерпимее. Ей не хватало общения. В конце концов Руби всегда была легкомысленной девицей, Дэвида Эмма в принципе не понимала, а Генри был еще слишком мал. Приходилось обращаться к проверенной тактике – вызвать Миллз на разговор грубостью.
- Просто ты обычно ведешь себя как сука.
Вот. Она наконец-то сказала это вслух.
- Какая честность. – В голосе ни капли удивления. Наверняка, даже бровь не дернулась.
Впрочем, вряд ли для нее подобное заявление стало откровением. Но Эмма как-то рассчитывала, что мэр Миллз проявит больше… энтузиазма. Сарказма. Не важно.
Оставшийся отрезок пути они провели в полной тишине. Радио не работало, а в белом шуме нет ничего приятного слуху.
- Я знаю, что вы пытаетесь сделать, мисс Свон. Не надо.
Она наконец-то заговорила в тот момент, когда до лагеря оставалось несколько десятков метров. По такому случаю, Эмма даже остановила машину и теперь удивленно разглядывала пассажирку. Регина смотрела прямо перед собой, невидяще уставившись в лобовое стекло.
- Я не понимаю… - осторожно начала шериф, но ее бесцеремонно перебили.
- Мы с вами не будем друзьями. Не пытайтесь меня понять или жалеть, – отрывисто и резко произносила Миллз.
Ей не надо было продолжать, чтобы в голове Эммы выстроилась последовательность: забудьте о том, что было, продолжайте считать меня сукой.
Свон скептически приподняла брови.
- Вы верите, что так будет правильно для Генри. Вы заблуждаетесь.
Эмма развернулась на водительском сиденье, чтобы лучше видеть лицо женщины. Но Миллз даже не думала смотреть на нее, будто бы нарочно избегая прямого взгляда. И не собиралась продолжать свою странную речь.
В накаляющемся воздухе снова начало неприятно пахнуть резиной.
Эмма решила подыграть. Не целый же день здесь сидеть? Она уже успела взмокнуть и мечтала о прохладном душе.
- А если я скажу, что считаю, так будет правильно и для меня.
- Тогда вы вдвойне заблуждаетесь.
Спокойно, четко, минимум эмоций. Регина знала, о чем говорит. Зато Эмма не понимала, к чему ведет этот разговор.
- Я должна быть уверена… - паузу заполнил прерывистый вздох. - Знать, что вы спасете Генри, - слова давались ей с трудом, видимо, как и мысль, что защитить своего сына она одна не сможет. - Если они нас найдут.
Кажется, Эмма начала смутно понимать, что так неумело пыталась донести до нее Миллз.
- Я сделаю все, что только потребуется, - твердо произнесла Свон, даже не поморщившись от того, что Регина могла сомневаться в подобном ответе. Однако тема поднималась щекотливая.
- Вы убьете всех, если придется?
Вопрос повис в воздухе.
Зато Миллз, наконец-то, соизволила на нее посмотреть. Напряженный, немигающий взгляд, который, казалось, уловит любое проявление лжи и неискренности.
Это отвлекало, давило, мешало ясно соображать. Теперь Эмме нестерпимо захотелось посмотреть куда-то в сторону, чтобы на секунду это себе вообразить. Руби, Дэвид – на деле они были ей чужими людьми. Она ничем им не обязана. С другой стороны, Регина могла делать ей пакости хоть тысячу раз, и столько же раз Эмма могла бы застрелить ее во сне. Но в реальности она такая же мать для Генри, как сама Свон.
Шериф смотрит в карие глаза, пытаясь понять, хватит ли ей сил спустить курок, если в начале обращения Миллз будет выглядеть как сейчас – никаких пугающих изменений во внешности или строении тела. Только интеллект исчезает из взгляда, сменяясь чем-то животным.
Она оглашает свое решение кротким кивком. И только когда брюнетка прищуривается, чувствует нужным произнести это вслух.
- Я убью тебя.
Это прозвучало почти как признание в любви.
Миллз внимательно смотрит ей в лицо и, убедившись в правдивости этих слов, переводит свой взгляд обратно на дорогу.
- Я тебя тоже. – И совсем другим тоном добавляет: – Поехали, шериф.
Свон готова была поклясться, что Регина едва сдержала улыбку.
***
Эмма не могла перестать думать об этом разговоре, даже когда они добрались до лагеря. Руби, с неизменно широкой улыбкой, интересовалась проведенной ночью и накручивала на палец прядь выгоревших на солнце волос. Теперь Свон видела на бывшей официантке красную мишень.
Если что-то случится, она погибнет первой. Не сможет усидеть на месте – только не после двух дней в запертой камере. Жажда адреналина начнет диктовать правила, как жажда крови у тварей.
За спиной Руби Дэвид крепко прижимал к себе Регину, которая даже не пыталась сопротивляться. Без каблуков она была не самого высокого роста, но рядом с рослым, широкоплечим мужчиной казалась и того меньше. Ему достаточно было лишь склонить голову, чтобы уткнуться носом в ее темные волосы. Глядя на то, с какой заботой он обнимает Миллз, Эмма подумала, что преданный пес станет биться за свою королеву до конца. Не в этом ли заключалась его изначальная роль? Похоже, мадам мэр стала той самой настойкой храбрости, недостающей трусливому льву.
Самой Эмме уготована участь третьего щита. А в самом поганом из вариантов – еще и палача. Она понимала, что следует просто принять это как факт, как нечто неизбежное. И последовать совету Регины – в ней не должно быть эмоций больше, чем того требует нажатие курка.
Но когда она прижимала к себе заспанного сына, Эмма решила, что подумает над этим завтра.
Если оно наступит.